Леонид Андреевич Черняк, живущий в Киеве на Пироговской улице, — это литератор. Улики налицо. За его подписью напечатан в журнале «Всемирный Следопыт» (1929 г. № 1) рассказ «Предки». Леонид Черняк — даже не лишенный таланта литератор. Его рассказ прошел через конкурс и был удостоен премии в размере 150 руб. На конкурсе рассказ фигурировал под девизом:
«И если б даже в самом деле
На ложном я стоял пути,
Но этот путь, однако, с честью
Я до конца хочу пройти».
Не совсем понятно было, почему автор так упорствует в желании до конца идти по ложному пути. По вскрытии конверта оказалось, что автора зовут Черняк. Он получил премию, славу и некоторую известность.
Теперь уже известно, куда ведет ложный путь Леонида Черняка. Через скамью подсудимых он ведет в Допр. и исправдом. Леонид Черняк — мошенник и плагиатор. Его литературное творчество выразилось только в том, что под рассказом покойного литератора Соломина, напечатанном в журнале «Аргус» в 1913 г., он поставил свое имя.
Газета «Вечерний Киев», откуда заимствовано мной сообщение о Черняке, полагает, что Черняк с честью пройдет до конца избранный им «ложный путь». Не знаю, что скажет он на суде в свою защиту. Но погубила его, собственно, только его простота, его полное незнакомство с литературными нравами. Он дословно, не меняя ни слова, переписал рассказ другого писателя. Это воровство, плагиат. За это он будет осужден, покрыт вечным презрением, навсегда отвергнут от литературы. Но если бы он изменил фамилии действующих в рассказе лиц, если бы он дал рассказу другое заглавие, если бы он переделал отдельные фразы, если бы, например, вместо слов «затрубила труба», написал «прозвучала фанфара», то был бы он не мошенником и плагиатором, а только литератором-халтурщиком, и никакому уголовному суду он не подлежал бы, и самое большое, ругнули бы его в газете, и он сам ругал бы ругателей своих, и был бы он только развязным человеком, и попробовали бы вы отнять у него его премию и право на славу?
Черняк совершил плагиат. Это несомненно. Но я не сказал бы: «наглый плагиат». Я сказал бы — скромный плагиат, даже честный плагиат. Он совершил плагиат, подкупающий своей безыскусственностью и простотой. Сравнить только с этим немудреным человеком иного развязного халтурщика...
О развязной халтуре очень хорошо писал недавно О. Мандельштам в одной, из центральных наших газет. Статья его «Потоки халтуры» обратила на себя внимание и вызвала некоторую полемику. Собственно, ничего нового или спорного в статье Мандельштама не было. Но очень уж горячо написал, с неподдельным негодованием, с глубокой горечью, с пламенным пафосом. Все мы знаем, что нехорошая это, постыдная вещь халтура, и написано об этом уж немало, так что трудно было бы найти свежие слога. А Мандельштам нашел. Вот, например, о редакторах-халтурщиках:
«Рукопись в их руках делается не узнаваемой. Вы думаете, они сверяют с подлинником, приближают текст к нему? Ничего подобного! Редактор в сущности не редактирует, а дезинфицирует перевод, он стрижет его под элементарную грамотность... В подлинник он при этом заглядывает только тогда, когда натыкается на явный абсурд...».
Это верно, но это не новость. К этому привыкли. На это равнодушно махнули рукой, примирились с этим, как с неизбежным злом. Но Мандельштам не желает мириться. Он громит это наше преступное равнодушие к халтуре. И вот какими словами он взволновал читателя:
«За отравление колодцев, за порчу и загрязнение канализации или водопровода, за дурное состояние котлов в общественных кухнях отдают под суд. Но за безобразное, возмутительное состояние мастерских, в которых изготовляется для нашего читателя мировая литература...— за это неслыханное вредительство до сих пор никто не отвечает, оно сходит безнаказанно, оно — будничное явление Об этом нужно кричать в рупоры на всех перекрестках!». Верно это, совершению верно. И как не поблагодарить 0. Мандельштама, который с таким молодым пылом, с таким горячим негодованием кричит в рупоры на всех перекрестках о бессовестной халтуре? И как не прийти ему на помощь?
Придем же на помощь и привлечем к ответу первого халтурщика-редактора и переводчика, который попадется нам на глаза. Возьмем его за шиворот, этого отравителя литературных колодцев, загрязнителя общественных уборных, и представим его самому О. Мандельштаму на суд и на расправу. И что же с ним сделает О. Мандельштам — это и представить себе трудно!
Вот он первый, который попался. О нем писал известный писатель А. Горнфельд в «Красной Газете» месяца четыре назад. Этот редактор, взял переводы «Тиль Уленшпигеля», принадлежащие Горнфельду и Карякину, и, не указывая источника, «обработал» их под собственной маркой. Горнфельд пишет:
«Редактора не смущает то, что из механического соединения двух разных переводов с их разным стилем, разным подходом, разным словарем могла получиться лишь мешанина, негодная для передачи большого и своеобразного писателя. Французского подлинника редактор не видел. Поэтому он обрабатывал чужие переводы отчасти по вольной догадке, отчасти посредством вдохновенного комбинирования двух различных текстов. Для начала взят мой перевод. Редактирует его редактор способом нехитрым. Если у Горнфельда сказано «затрубила труба», то редактор исправляет «прозвучала фанфара»... Хочу ли я сказать, что из поправок нет ни одной неприемлемой? Конечно, нет: редактор опытный писатель. Но когда, бродя по толчку, я вижу хотя в переделанном виде пальто, вчера унесенное из моей прихожей, я в праве заявить: «А ведь пальто-то краденое». Дальше Горнфельд презабавно рассказывает, как редактор переделывал пальто Горнфельда и Карякина в тех случаях, когда между этими переводчиками происходили разногласия. У Горнфельда, например, переведено «чулки», у Карякина по ошибке «юбки». Редактор, не зная кому довериться, согласовал: «торчащие крахмальные чепцы». У Горнфельда оказано в одном месте о раздвоенных ногах дьявола. А Карякин это ошибке перешел «мохнатые ноги». Редактор из двух краденых пальто сшил превосходную накидку: «мохнатые с раздвоенными копытами». Таких примеров Горнфельд приводит великое множество, и все они убедительно доказывают, что редактор поступал именно «по тому рецепту, который заклеймил со всей мощью своего пера 0. Мандельштам. На суд же этого редактора! На скамью подсудимых его. Пусть будет он первой жертвой грозной статьи Мандельштама.
Назовите суду ваше имя, — грозно скажет судья 0. Мандельштам.
— О. Мандельштам, — смиренно скажет подсудимый.
— Признаете ли вы себя виновным, — скажет свирепо судья О. Мандельштам, — в том, что усмотрев в прихожей Горнфельда и Карякина, висящие там переводческие пальто, сняли их и переделали по способу развязной халтуры, надели на себя и выдаете за свое пальто?!
— Фактов не смею отрицать. — смиренно скажет подсудимый О. Мандельштам. Однако, по этому поводу ужасно негодую.
— Что вы можете сказать в свою защиту, О. Мандельштам? — скажет О. Мандельштам-судья.
И встав в лозу адвоката, О. Мандельштам-подсудимый, прочтет с чувством не принадлежащие ему стихи: «И если б даже в самом деле На ложном я стоял пути, Но этот путь, однако, с честью Я до конца хочу пройти»... Со своей стороны, и мы пожелаем О. Мандельштаму счастливого пути...