Честный подход

Сотрудник ЗАГС'а Ваня Тютюшкин, честный и старательный юноша, ведущий в огромной книге запись актов гражданского состояния, в частности запись браков, — вздумал жениться сам.

Он влюбился в Нюрочку До, дочь счетовода из губфинотдела, почтенного русского мещанина, необычайно гордого своей французской — по его мнению — фамилией и аттестатом о шестиклассном образовании.

На прошлой неделе Тютюшкин шесть раз подряд ходил с Нюрочкой в кинематограф, а вчера, ни с того ни с сего, сделал ей предложение.

Восторг старика До, Нюрочки и самого Тютюшкина — весь вечер не поддавался никакому описанию; некогда было даже подумать — что и как... И только когда Тютюшкин стал уходить домой, старик До отвел его в Сторону, сделал умное лицо и затеял туманный разговор, из-за которого впоследствии все и вышло...

— Я — отец, ты это должен понять... Надо поговорить серьезно; женитьба — дело важное, это, брат, — не баран чихнул... Поэтому ты того, приходи... у нас что сегодня? Среда? Ну, так приходи в субботу и мы потолкуем как следует. Обдумай все, обмозгуй: взгляды на жизнь, убеждения и все прочее... Само собой материальная сторона... Я тебя полюбил, но помни, что дочь мою — за вертопраха я не отдам! И если ты подходишь бессознательно, по- птичьи, — то забудь, забудь и Нюру — и... меня!..

Конец речи вышел, собственно говоря, не кстати, но и папаша До и Тютюшкин оба растрогались, облобызались и Ваня ушел домой все еще бессознательным, влюбленным юношей с неомраченным ощущением телячьего счастья: он — жених! Чёрт его забери, да как же это здорово, а?!.

Всю службу в четверг Тютюшкин внимательно разглядывал парочки, приходившие к нему, и на всех физиономиях видел, как в зеркале, свое собственное выражение.

Никто, как будто, не подходил к этому делу иначе, чем он. О чем же тогда болтал папаша До? Какую ему еще нужно сознательность?

В другом конце комнаты, за другой здоровенной книгой, сидел ипохондрик Маркел Маркелович, который вел запись умерших. У Маркела Маркеловича часто болели зубы, вид он имел убитый, многосемейный, а в силу профессии — даже какой-то похоронный, почему и переносил с покорностью свое прозвище — Факел Факеловича.

Тютюшкина вдруг осенило:

— Поговорю с ним после службы; если уж и он не скажет, как сознательно подойти к подобному делу, — тогда я уж и не знаю...

Пробило четыре. Зашуршали бумаги, зашмыгали и зачавкали ящиками столы, глотая дела и книги, и горохом посыпались к вешалкам все не ответственные работники.

— Факел Факелович, можно с вами? Вы ведь по Садовой?..

Вышли.

Тютюшкин еще сиял. Факел Факелович был, как всегда, хмур и желчен.

Хотите жениться?.. Т-э-эк-с!..

***

Домой Тютюшкин пришел задумчивым и точно не выспавшимся.

— Да, вон оно что!..

Пообедал, лег на кушетку и задумался.

...Действительно, жениться — это — не баран чихнул... Факел говорит, что нужен материалистический подход, и что «бытие определяет сознание»... Та-ак... Влипнешь вот, как кур во щи, — оно тебя и определит — не только до сознания, а и до бессознания даже... Особенно, если окажется Нюрочка с норовом... Факел, видно, уже погиб от этого самого бытия. Говорит даже, что на курорт его отправляют на казенный счет; а раз так, — значить уж дохлое его дело теперь... До осени — максимум... Определенно...

А почему, например, тетя Женя отравилась? По тому же самому: витала, витала в эмпиреях, и довиталась до муженька с прыщами... Пришлось всех докторов обегать, да и за кислоту...

Да, жениться... Сколько уже об этом писали, сколько разговаривали, а как приступишься к этому вопросу вплотную сам, — так и того...

Как это Факел еще сказал? «Поставить себе и друг другу вопросы идеологического, материального и гигиенического порядка и в их разрешении найти базис для дальнейшего суждения»...

Гм... Поставить вопросы...

Тютюшкин вскочил с кушетки:

— Эврика! Дорогие люди! Ей-Богу это спасение! Скорее бумаги, чернил!

Секунду спустя он уже строчил привычным канцелярским почерком вопросы длиннейшей анкеты.

— А, милейший папаша До! Это вам — не вертопрах, это я, гражданин Тютюшкин! Честный подход. Полная гарантия взаимной информации — и матерьяльной, и прочей... Просто — как блюдце!

Действительно, все было просто: анкета — как анкета: налево — вопросы за номерами, направо — место для ответов. Вопросы расположены по группам:

А. Общие сведения.

Дата заполнения, пол, фамилия, имя и отчество, любимое уменьшительное имя и возраст.

Б. Вопросы материального характера.

а) Имущество: что имеете из платья, белья, обуви, мебели, посуды и т. д. (всего — вопросов 20).

б) Профессия, ценз, размер заработка в месяц, случайные заработки, виды на будущее... (вопросов 10).

Ваня Тютюшкин увлекся и показал себя не только хорошим хозяином, но даже педантом, поставив к вопросам о белье примечание: «из них — № № пар новых и N° № пар чиненых»...

— Да-с, чёрт возьми, все это важно! Впрочем, есть кое-что и поважнее, — рассуждал он и следующую группу вопросов озаглавил:

В) Вопросы идеологического характера.

1) К какой деятельности чувствуете склонность?

2) Ваше отношение к искусствам: изобразительным, музыке, драме, литературе (указать по отдельности); имена любимых художников, композиторов, поэтов...

3) Личные способности к творчеству в области искусств.

4) Как понимаете «любовь» — как чувство духовное, или физиологическое? Поясните — почему.

5) Что побуждает вас жениться (или выходить замуж)?

6) Как долго предполагаете пробыть в браке: месяцы, годы или «всю жизнь»?

7) Предполагаете ли иметь детей; если да, то как их воспитывать: в семье, или в детдоме? Поясните — почему.

Ваня Тютюшкин остался особенно доволен своими примечаниями — «поясните — почему».

— Это по-вашему бессознательность? Это — по-птичьи? Нет-с, папаша До, вы со своею доченькой потрудитесь-ка ответить мне — почему?, а не вилять общими фразами! «Да» или «нет» — это не ответы-с! Извольте ставить все точки над «и», извольте открыть свои физиономии и в профиль и анфас!

Он воодушевился и написал следующий заголовок:

Г) Вопросы социально -гигиенического психологического и бытового характера.

1) Ваше отношение к картам, табаку, вину и водке (по отдельности)

2) Болели ли вы: бронхитом, плевритом, оспой, тифом (каким именно), чесоткой, золотухой или холерой; когда?

3) Сохранили ли вы целомудрие до сих пор?

4) Были ли вы в браке раньше?

5) Если нет, то когда впервые имели любовницу (или любовника)?

6) Изменяли ли вы в первом браке, или своим любовницам (-кам) если да, то почему (подробно).

7) Сколько имели в своей жизни любовных связей?

8) Каковы были последствия:

а) дети, их судьба...

Дальше Ваню Тютюшкина охватил какой-то экстаз. Вопросы роем облепили его мозг и он едва успевал их записывать.

— Сколько раз в месяц вы ходите в баню? Меняете белье? Чистите ли зубы утром или вечером? Моете ли лицо с мылом или просто водой?..

Утренняя заря застала его еще за анкетой.

— Можно ли связывать всю свою жизнь с человеком, не зная его политической физиономии? Это было бы мальчишеством!

И Ваня открывает новый отдел вопросов:

Ваше отношение к февральской и к октябрьской революциям?

Где вы были и что вы делали в 17, 18, 19... и т. д. до 24 года включительно?

Состоите ли в партии? В профессиональном союзе? Работаете ли в клубе? В какой секции? Почему именно?..

— Знаем мы вашу работу! Небось в профкружке или политкружке вас не видно, а вот в драмсекции, на подмостках ногами дрыгать — это ваше дело! Вертихвосты!

Незаметно для себя Тютюшкин начинает ненавидеть и папашу До и даже Нюрочку.

Будьте любезны, уважаемая, — мечтает он, — ответьте-ка на вопросик седьмой, раздела «К»! Это вам — не шанежки стряпать, уваж-жаемая, это вам не по кинематошкам бегать по шесть раз в неделю!.

Наконец, усталость берет свое; он валится на постель — одетый, в сапогах, и будильник едва-едва поднимает его в девять часов, зовя на службу...

***

Как тяжело тянется время до четырех! Точно — воз на гору... Как назло сегодня особенно много парочек.

Тютюшкин глядит на них совсем новыми глазами:

— Бессознательное стадо, — шепчет он: — обдумали ли вы хоть немного то, что собираетесь сейчас сделать? Знаете ли вы друг о друге хоть десятую часть того, что нужно знать?.. Какой там чёрт обдумывать! Кидаются друг ка друга, как собаки на мясо... Тьфу! Противно даже глядеть: рожи-то, рожи одни чего стоят! Ид-диоты...

Изредка Тютюшкин взглядывает и на Факел Факеловича, который с обычной суровостью делает свою мрачную работу. Перед ним стоит баба с заплаканными глазами и шмыгает носом. Горе у неё, видно, еще свежее и сильное; но страх перед Факел Факеловичем — еще сильнее: она не осмеливается плакать громко и руки у неё дрожат, когда она вытаскивает из угла платка завязанное там свидетельство о чьей- то смерти.

А Факел Факелович смотрит на нее поверх очков и терпеливо держит на весу волосатую, протянутую за бумагой, руку...

Хоть бы скорее четыре!.. После службы Тютюшкин опять идёт с Факел Факеловичем.

— Спасибо, спасибо за совет! Это меня натолкнуло... и я точно прозрел: действительно, ведь все это так важно, так колоссально важно!.. Голубчик, зайдите ко мне; я прочту вам то, что написал нынче ночью... Завтра — хочу отнести к тестю...

Зашли. Прочли.

Странно: Факел Факелович молчит. Только крякнул и смотрит на Ваню точно на давешнюю бабу в платке.

— Ну, как? Как вы думаете?

— Да-а... Так что же? Несите, конечно; так-то оно лучше, чем «женюсь», да «женюсь» — а почему и как не того... Да... Ну, прощайте.

Ушел.

Странно... Как-то он сухо отнесся...

Ваня лег на кушетку; стал перебирать в уме свои вопросы, обдумывал долго и добросовестно.

— Нет! Все это нужно; все — правильно; иначе нельзя, нечестно... Завтра — иду.

***

В субботу Ваня Тютюшкин поднимался по лестнице в квартиру До. С каждой ступенькой он волновался все больше и больше и шел все медлен нее.

Перед самой дверью он остановился и перевел дыхание. Позвонил — и глупое сердце начало вдруг биться быстро-пребыстро, а в голове замелькали какие-то странные, совсем не положительные мысли:

— Вдруг — откроет сама Нюрочка?.. Ей-Богу зацелую! Ведь три дня, три вечных дня... Солнышко мое, желанная моя!..

Щелкнула задвижка — и все мысли разлетелись куда-то, как стая воробышков...

— А, это ты? Здравствуй, здравствуй, зятек. А невесту не встретил? Только-только перед тобой выбежала, ну, да ненадолго... Заходи, да ноги-то вытирай: только что полы мыли, убирались...

На одну минутку Тютюшкиным овладевает слабость: поговорить бы с папашей по-душам, попросту, а там — придет Нюрочка; попить чайку... Полы — чистые, на окнах свежие занавесочки... Не для меня ли? Милые...

А из кармана неумолимо торчит сверток с анкетой, а губы, помимо воли, рассказывают:

— Я обдумал все, как вы советовали, и должен вам предложить...

Он развернул пакет:

— Вот, прочтите; вы все поймете. Я и Нюрочка должны заполнить эти листы и только когда ознакомимся с ответами друг друга, — мы вправе сказать, что... вообще... настоящий, честный подход...

Папаша До вытащил очки.

— Эх, молодежь, молодежь... всегда-то у вас фокусы-покусы... выдумал тоже! Ну, ну, посмотрим, посмотрим, посмотрим...

И он с ясной улыбкой приступил к чтению.

***

Вспомним, как Ваня Тютюшкин шел к До: с каждой ступенькой вверх он шел все медленнее и наверху, у двери совсем остановился.

И вот, Через 15 минут, он совершил путешествие — как раз в обратном порядке: дверь едва успела открыться, как Ваня уже пролетел площадку и с неописуемой быстротой заскользил по ступеням двух верхних пролетов; только ко второму этажу эта скорость уменьшилась и наконец сошла на нет.

Ваня поднялся и безнадежно завозил руками по брюкам, пытаясь стряхнуть с себя едкую пыль лестницы.

— Что это случилось?.. Ведь я даже без пальто!..

Как бы в ответ — с громом распахнулась дверь наверху и в лестничном пролете, мимо Вани, пролетели его пальто и фуражка.

— Хорошо, что теперь нет швейцаров! — вот первая связная мысль, оформившаяся в голове Тютюшкина.

Он захромал вниз, подобрал одежду и торопливо вышел.

— Боже мой, хоть бы не встретиться с Нюрочкой!..

Ему повезло: с Нюрочкой он вообще больше никогда не встречался; но прийти в себя — Ване удалось не скоро. Идя по улице, он нелепо растопыривал руки и почти вслух ругался:

— Нет, но какой же негодяй этот До! Заманить в ловушку, и так подло поступить с честным человеком!

А придя домой, он закрылся на крючок, лег на свою жалкую кушетку и долго, долго выплакивал в подушку свою первую настоящую любовь...

 

Г. З. Сокольский.