Советская «холодная»

Сводчатый пролет ворот под домом, лампочка под сводом, коричневая дверь... На звонок открывает дежурный санитар в белом халате или кто-нибудь из ранее пришедших сопровождающих «больного» милиционеров. «Больной» входит спотыкаясь, заплетаясь ногами, но старается придать себе уверенный, бодрый и совершенно невинный вид, а главное — держаться прямо, «пройти по одной доске».

Яркое освещение, чистые, недавно покрашенные стены, чистый пол, люди в белых халатах за столом, в приемной и в коридоре, фигуры женщины-врача и дежурной фельдшерицы, — все это сразу отвлекает больного от навязчивых представлений о том, где он только что был, почему к нему были несправедливы, прервав его на полуслове и не дав высказать до конца то, что он хотел «доказать». И в ответ на вежливость приходится быть вежливым:

— Ничего... не беспокойтесь! Мы постоим.

— Присядьте, — настойчиво просят его.

Нельзя не присесть  — надо быть вежливым до конца! — а присев, нельзя не смотреть и не прислушиваться к тому, что происходит за столом, где сидит дежурный милиционер в белом халате, похожий на врача, и женщина-врач, принимающие очередного пациента от сопровождающего его няньки-милиционера.

..."Пациент", видимо, не хотел ехать, бурлил, кипел. Он и сейчас еще сердится на высокого, добродушного милиционера и не хочет отвечать ему.

— Вам я, доктор, все скажу, — обращается он к сидящему за столом в белом халате милиционеру: — а с ним не хочу разговаривать!

Но он уж затихает и только старается доказать, что он в здравом уме и твердой памяти.

— Ваша фамилия, имя, отчество, адрес... Вы куда попали?

— В вы... вытрезвитель. Что, вы думаете, я не знаю?! — подозрительно уставляется пациент пьяными глазами на спрашивающего его врача.

Его, видимо, мучит мысль, пе принимают ли его за помешанного, и эта мысль не дает ему покоя и он постоянно возвращается к доказательству противного:

— Живу на Садовой-Каретной, третий дом от угла, внизу магазин. Можете проверить!

Врач и дежурный милиционер терпеливо, как больного, выслушивают его. Фельдшер приносит ему какое-то успокаивающее лекарство, и через 2-3 минуты «больной», совсем успокоившийся, уходит домой. Его отпускают по его просьбе:

— Завтра на работу рано надо вставать... Боюсь, просплю тут!

— Следующий! — поднимает голову дежурный.

Очередной пациент смущен. Пока он сидел рядом на скамье и слушал, его настроение совсем переменилось, и сейчас он старается усиленной вежливостью загладить то обстоятельство, теперь смущающее его, что он попал сюда и доставляет хлопоты этим вот, ни в чем неповинным в его «болезни» людям.

— Пожалуйста, пожалуйста! Будьте добры!.. Перепелкин, Иван Иванович... Моя фамилия... Адрес? Пож-жалуйста!

Ласковая и виноватая улыбка не сходит с его пьяненького лица, и он в своем желании доставить как можно меньше хлопот своей особой и занять как можно меньше места суетится и, покачиваясь, то и дело натыкается на стоящих тут же и запятых им людей.

— Отведите больного в ванну, — дает распоряжение врач.

***

«Пациенты»... «Больные»...

Как всё это непохоже на то, что еще так недавно было и что так ярко нарисовал когда-то Глеб Иванович Успенский, передавая рассказ человека, очутившегося в старое время в таком же вот положении:

..."— Вышибай ему днище!

— «И пошло!.. Свистки верещат, трещат, колотушки стучат, а изо лба у меня огонь брызжет, из ушей огонь, а шею — всё одно каленым железом пекут».

«Весь болен... Окончательно жду смерти»,— таковы были ощущения человека, в недавнем прошлом имевшего несчастье попасть в полицейский .участок для вытрезвления, таковы были результаты тех приемов, какие употреблялись тогда в соответствующих случаях.

А теперь.

— Товарищ санитар, отводите больного в ванну!

Это настоящее культурное достижение, говорящее о большом продвижении, уже завоевавшее прочное положение и изо дня в день перестраивающее наш быт. Организованный два месяца тому назад совместными стараниями Общества борьбы с алкоголизмом, Краснопресненского Совета, Райздрава и АОМС'а «Вытрезвитель» в Косом переулке пропустил через себя уже свыше 650 пациентов и приобретает все большую и большую популярность. Если вначале «патентов» ему доставляла милиция, то чем дальше, тем больше в вытрезвитель доставляют беспокойных пьяных месткомы, и само население, особенно жены.

Пьяненького «пациента» ведут в ванну или под душ, по указанию врача. Ванна нейтральной температуры — 27 — 28°, — и быстро успокаивает. Дежурный фельдшер с улыбкой и превосходством человека, на деле убедившегося в действительности применяемых средств, объяснил мне влияние ванны на кожные сосуды, кровеносную систему, сердце.

Рядом с ванной просторная чистая палата, вся уставленная койками, застланными простынями, белыми подушками и легкими байковыми одеялами. На многих из них спят успокоившиеся «больные».

Иногда попадаются буйные пациенты. Для них существует отдельный изолятор, их заворачивают в мокрые простыни. Некоторым, сильно отравившимся алкоголем, приходится делать промывание желудка, физиологическое вливание. В особо тяжелых случаях приходится пациента всю ночь держать на камфаре. За этим следит дежурный врач.

Но такие случаи очень редки. Большинству достаточно одной ванны, и они благополучно засыпают, чтобы утром или по вытрезвлении подняться смущенным и недоумевающим:

— Где я?

Непривычная обстановка и непривычный вид, я уверен, действуют на этих людей глубоко воспитывающе. Вместо затхлых стен пивной, ночлежки или какого-нибудь притона, очутиться в больничной обстановке, с ее порядком, тишиной, внимательными, вежливыми людьми, оглядевшись, увидеть себя одетым, вместо смятой и грязной «одежи», в одну больничную рубаху и в то же время сознавать, что ты не больной, а так, вчера «маненечко ошибся, перехватил»,— это смутит, отрезвит и внутренне встряхнет кого хотите.

Настоящий больной все же чувствует себя больным, и лечебный режим и больничная обстановка, примененные к нему, не смущают его, но сознание здорового, поставившего чужих, собственно, для него людей в необходимость беспокоиться и возиться с собою, не мирится с этим:
— Ах ты! Как же я так себя допустил?! Глупость-то наша!

С такой саднящей и беспокоящей мыслью уходит отсюда не один «пациент». И эта вот мысль, возбужденная новым культурным достижением, лучше всего и вернее всего переделает старый, замшелый и заскорузлый быт в самых душных, загнивших, заплесневелых и никогда не проветривавшихся уголках его.

Очерк С. Арефина

Снимки А. Шайхета